Дихотомия «Свой/Чужой» и ее репрезентация в политической культуре Американской революции - Мария Александровна Филимонова
Некоторое недовольство вызывали разве что мошеннические практики белых спекулянтов. Так, П. Генри с сочувствием говорил о «несчастных племенах», которые скупщики земли просто спаивают, чтобы получить тысячи и десятки тысяч акров за гроши[708]. Ньюйоркцы сочли нужным поднять проблему в своей конституции. В тексте упоминалось об обманах, жертвами которых «слишком часто» становились индейцы; в качестве противоядия предлагалось поставить покупку земли у племен под контроль легислатуры штата[709]. Помогало не всегда. Авторы «Федералиста» констатировали: «Нынешнее федеральное правительство, пока еще такое слабое, не развязало ни одной войны против индейцев, однако известно несколько случаев нападения индейцев, спровоцированных недостойными действиями властей отдельных штатов»[710].
7.3. «Индейский мир» и «индейская война»
Изначально политика Континентального конгресса была направлена на поддержание нейтралитета воинственных племен, в особенности могущественных ирокезов. В 1775 г. состоялись переговоры с делегацией онейда в Олбани. Конгресс охотно принял сахемов, приготовив для них вампум и приличествующую случаю речь[711]. Ее риторика последовательно конструировала образ «индейского мира». Вожди Шести племен именовались не иначе, как «братья и друзья». В речи постоянно повторялось слово «мир» (peace), подчеркивая миролюбие Конгресса. Также неоднократно упоминались термины родства (the father and the son; child(ren); family). Речь завершалась настойчивым призывом к нейтралитету: «Это семейная ссора между нами и Старой Англией. Вы, индейцы, в ней не заинтересованы. Мы не хотим, чтобы вы подняли томагавк против королевских войск. Мы хотим, чтобы вы оставались дома и не присоединялись ни к одной стороне, но держали томагавки зарытыми глубоко в землю»[712].
Впоследствии подобных речей было произнесено немало. Можно отметить, что отчасти образ благожелательного индейца создавался в расчете на сами индейские племена и отражал желаемое положение вещей. Но есть и идиллическое изображение индейцев, например, в живописи Бенджамина Уэста[713].
По ходу Войны за независимость стратегия нейтралитета ирокезов потерпела крах. Англичане, со своей стороны, требовали от Шести племен выполнения союзнических обязательств. Ирокезский союз раскололся: онейда и тускарора примкнули к восставшим колонистам, в то время как могауки, сенеки, онондаги и кайюги сохраняли верность Великобритании[714].
Как будет показано ниже, усилия английских военачальников по привлечению индейцев на службу вызывали в США пылкое негодование. Но это не мешало Континентальному конгрессу самому пользоваться услугами индейских союзников. Уже в 1775 г. влиятельный лидер могауков Жозеф Луи Кук вступил в Континентальную армию. Он участвовал в походе на Квебек и в сражении при Саратоге, коротал вместе с однополчанами суровую зиму в Вэлли-Фордж. В 1779 г. он получил чин подполковника. На картине Дж. Трамбулла «Смерть генерала Монтгомери» он изображен с поднятым томагавком, защищающим тело павшего.
В 1779 г. Конгресс принял на американскую службу вождя абенаков Жозефа Луи Джилла, дал ему звание майора и обещал офицерское жалованье; правда, впоследствии новоиспеченный майор перешел на сторону англичан[715].
Такие случаи не были единичными. В 1778 г. Конгресс принял решение привлечь 400 индейцев на службу в Континентальную армию. Вашингтону выделяли 5 тыс. долл. на покупку для них одежды, провизии и подарков[716].
И все же, несмотря на эти факты, в сознании белых американцев превалировал образ «индейской войны», а отнюдь не «индейского мира». Дружественные индейцы существовали, разумеется, но образ «индейца вообще» связывался с жестокостью и угрозой. В период Семилетней войны (а возможно, и раньше) в обиход вошло клише «канадцы и их индейские союзники», описывавшее самую серьезную опасность для английских колоний. Уже во времена Квебекского акта индейцы и канадцы вновь слились в нерасчлененный образ угрозы; к этому добавлялся характерный страх перед кознями «министерства». «Мы знаем о плане министерства навлечь на нас канадцев и индейцев», – уверенно заявлял Р.Г. Ли в самом начале Войны за независимость[717]. Дж. Салливэн был убежден, что все силы Великобритании и индейских племен обрушатся на несчастную Америку, чтобы искоренить «расу протестантов» и освободить тем самым место для католиков[718].
Со временем появилось новое клише, совершенно аналогичное прежнему: «британцы и их индейские союзники». Индейцы стали в глазах белых американцев частью сил, угрожающих революции. Их враждебность воспринималась не столько как их собственная инициатива, сколько как результат британских интриг. Вашингтон отмечал: «Я осознаю, что любые козни будут испробованы, чтобы направить их (т.е. индейцев. – М.Ф.) против нас»[719]. Среди прочих претензий к королю Георгу III Джефферсон не забыл включить в Декларацию независимости и этот момент: «Он подстрекал нас к внутренним мятежам и пытался натравливать на жителей наших пограничных земель безжалостных дикарей-индейцев, чьи признанные правила ведения войны сводятся к уничтожению людей, независимо от возраста, пола и семейного положения»[720]. Эта фраза Декларации широко тиражировалась; ее варианты можно встретить как в официальных документах, так и в текстах личного характера.
Возмущение американцев не знало предела. Использование в войне «бесчеловечных дикарей» потрясало основы принятой в колониях морали не меньше, чем использование чернокожих рабов против их бывших хозяев. Революционные лидеры словно состязались в красочной риторике. Б. Франклин, хотя и был аболиционистом и гуманистом, все же не находил слов от негодования: «Побуждать индейцев нападать на неповинных западных поселенцев; побуждать наших рабов (sic!) убивать своих хозяев – это никоим образом не акты законного правительства. Это варварская тирания»[721]. Дж. Адамс был убежден, что такая практика «навлечет вечный позор на [английское] министерство»[722].
Неудивительно, что в текстах Американской революции из всех обычаев индейцев чаще всего упоминаются способы ведения войны. При этом их считали предельно жестокими и вероломными. Реалии индейской войны на фронтире давали к тому немало поводов. В 1778 г. американское общество было шокировано известиями о резне в Вайоминге. Выжившая во время трагедии миссис Майерс вспоминала: «Казалось, что горит вся долина; дым и огонь поднимались отовсюду»[3]. Уже знакомый нам военный хирург Дж. Тэтчер патетически отмечал в дневнике: «Крики вдов и сирот взывают к отмщающей длани Небес»[721]. В 1809 г.
